семейная жизнь утомила сашу настолько, что ему хочется выть — ему, вообще-то, это несвойственно и до такого состояния — тоже вообще-то — лучше не доводить. то, что у них с юлей по-человечески, по-хорошему не клеится, давно понятно, с этим разобрались, но сделать ничего они оба не могут. тут не помогут никакие семейные психологи, не поможет даже уйти в завязку с алкоголем, потому что юля со своей работой заканчивать не собирается, а это злит; обычно змиевский топит злость в водке, но если её не будет — что тогда? и разойтись они тоже не могут. прикипели, срослись, нашли друг друга два ебанутых одиночества.

можно было бы, конечно, поменьше общаться, но в условиях старой убитой двушки это просто нереально. саша и работать вроде как больше стал — одна хуйня, ссор меньше не становится. замкнутый круг: он пьет, она недовольна, они ругаются, из-за этого он пьет больше, она недовольна тоже ещё больше и далее, далее, далее. есть вариант — не пить. хороший, казалось бы. но если змиевский не выпивает, то его самого накрывает от любой херни, будь то сказанное не вовремя слово, неудачная шутка или ещё какая-нибудь ерунда. сам шутил про то, что женщины обижаются на каждый вздох, сам делает точно так же. дожили.

«сань, съеби, а?» — в очередной раз просит — говорит — юля, закуривая и ожидая не ответа, а исполнения. раньше это было просто «не заходи в спальню», но после того, как саша не сдержался и устроил в соседней комнате погром, это стало «съеби, пожалуйста». потому что юля знает: кукуха у сани отъезжает на раз-два, и вряд ли ей хочется попасть под горячую руку. вдох, выдох. тихое, уставшее, почти скрипучее «окей». так действительно будет лучше.

на дворе — почти ночь; саша накидывает на бритую голову капюшон толстовки, прячет руки в карманы и просто идёт куда-то. мимо соседних дворов, знакомого алкомаркета, где с ним уже давно здороваются и обращаются по имени, мимо цветочного ларька, в котором покупает какие-то дурацкие букеты юльке, когда косячит особенно сильно. и никуда не сворачивает, хотя мог бы и за водкой зайти, чтоб потом посидеть в каком-нибудь дворе на качелях, и пойти купить себе что-нибудь поесть, потому что на работе вечно некогда, да и дома не до еды обычно. но как-то не хочется.

делать нечего, и саша решает перенести утреннюю прогулку на вечер: это поможет сбросить накопившуюся внутри агрессию, занять время и устать настолько, что потом, уже дома, захочется только простого человеческого поспать, а не выяснять отношения в очередной раз. после небольшой разминки он медленно стартует — для начала сойдёт, разогнаться, если захочется, можно будет потом.

саша пробегает несколько станций метро, а возле очередного входа резко тормозит, задумавшись. у него же всё-таки есть друг, с которым можно скоротать время. и если повезёт, этого друга можно будет застать дома. хотя и не факт. рома, ромка, ро-моч-ка, как иногда зовёт его змиевский, человек занятой и работает обычно по ночам, потому и есть вероятность не застать его дома. но саша и до работы его доехать может, главное, чтоб пустили в таком виде.

рома — друг буйной юности, с которым в свое время были пройдены и огонь, и вода, и медные трубы. а ещё была пройдена койка, борьба за место сверху и неловкая подростковая влюбленность. за все это не стыдно, но всё-таки несколько неудобно — саше кажется, что та неловкая влюбленность до сих пор живёт где-то внутри, но он не признается в этом ни себе, ни тем более роме. только шутит иногда двусмысленно, намеки какие-то кидает. но это ведь так, по-дружески.

со всем этим клубком не особо приятных мыслей он добирается на метро до центра — рома теперь мажор — и продолжает свою пробежку, желая уже просто побыстрее оказаться у него дома.

— рома-рома-роман, мужчина всей моей жизни, — саша стучит в дверь, как всегда игнорируя дверной звонок. — я видел твою машину на парковке, открывай давай.

повезло, что из подъезда кто-то выходил — не пришлось звонить в домофон и получилось устроить так-себе-сюрприз.