руслана потирает запястье, спрятанное под не по размеру большой джинсовой курткой, и медленно вдыхает отравленный выхлопами воздух. зови, молчи, кричи — в этом городе никто тебя не услышит. он пожирает звуки словно какой-то оголодавший монстр, проглатывает и выплёвывает на серый асфальт, превращая в непонятное нечто, которое со временем истопчут ногами тысячи (миллионы?) таких же убиенных.
в голове тусклой бегущей строкой проносится:
НИКТО ДАЖЕ НЕ ВСПОМНИТ. НИКТО ДАЖЕ НЕ ВСПОМНИТ. НИКТО ДАЖЕ НЕ ВСПОМНИТ. НИКТО ДАЖЕ НЕ ВСПОМНИТ. НИКТО ДАЖЕ НЕ ВСПОМНИТ.

но так ведь не делается. так нормальные люди не поступают, не думают, не мыслят. они тихонько переживают то, что переживают. скромно, смиренно, жалостливо. как и принято переживать подобное, потому что а как ещё? потому что надо создавать образ благовоспитанного убитого человека: на подкашивающихся ногах, со свесившейся как гиря головой, которую невозможно нести (такая тяжелая). с руками-плетями, почти не шевелящимися. они только подрагивают, как лапки убитой лягушки, по которой пустили ток. но руслана в общепринятые представления о человеке никогда не вписывалась, почему же должна сейчас?
сидит себе тряпичной куклой на полусгнившем бревне поваленного дерева, ноги босые в грязную землю, смешанную с песком, закапывает, и сутулится. от неё никто никогда не ждал каких-то грандиозных поступков или свершений, а если и ждали — всё равно потом разочаровывались, так что итог выходит очень даже очевидным. даже для неё самой. спрашивает себя только, мол, почему раньше сюда не пришла, но конкретного ответа не находит: то ли страшно было, то ли времени не хватало, то ли надеялась, что всё наладится, а сейчас уже, знаете, как-то всё равно. и верить ни во что не хочется, и вроде даже не страшно. ей не то, чтобы так умереть хотелось, но и жить как-то слишком тяжело стало, что хоть волком вой.

у русских людей принято считать, что всё могло бы быть хуже, но почему-то не принято думать, что и лучше — тоже могло. терпят вечно до последнего, пока глаза на лоб не укатятся, ворчат, но отчего-то ничего не делают. думают, наверное, что всё как-то само собой решится, нужно только подождать. но руслана ждать устала, потому что стоит только подумать, что всё не так уж и плохо, как обязательно случится что-то ещё, вот и приходится раз за разом проживать этот замкнутый круг.
но не сегодня. сегодня руслана заходит в холодную воду сначала по щиколотки, после — по бёдра, и рваные шорты неприятно липнут к телу, но это беспокоит меньше всего. в воде руслану в принципе мало, что беспокоит, вот и теперь чувство такое странное, словно она провела в ней всю жизнь, уехала надолго, а после вернулась. вроде совсем другое место, а вроде и дом. смотрит на расходящиеся от неё круги, слушает тихий плеск и почти даже не дрожит от холода; так, немного мурашками покрывается где-то в районе затылка, как если бы кто-то дышал в шею. она стоит, собираясь ни то с мыслями, ни то с силами, где-то с минуту, а после с головой ныряет под воду, уплывая всё дальше на глубину.

здесь, под водой, ничего не слышно. даже собственные мысли звучат приглушённо и смутно, а звуки города доносятся откуда-то издалека. руслана знает, что инстинкт самосохранения не позволит ей не дышать больше возможного, и думает, что стоило бы привязать к ноге камень, как это принято во всех популярных фильмах, но потом решила, что собственной усталости ей вполне хватит, чтобы пойти ко дну. выныривает зачем-то, не чувствуя под ногами землю, волосы мокрые назад руками убирает и, кажется, замечает где-то недалеко крохотную светящуюся точку, которая исчезает также быстро, как и появилась (списывает всё на воображение и глюки), а после снова уходит под воду, даже не набирая воздуха в лёгкие.

ей кажется, что проходит целая вечность, прежде, чем грудь начинает сжиматься от неприятной боли. руслана брови хмурит, щурится изо всех сил и лишь небольшие пузырьки воздуха выпускает из носа, чтобы скорее всё это закончить, но — как и ожидалось, — не выдерживает, с кашлем поднимаясь на поверхность. она не сразу замечает совсем близко к себе силуэт, не сразу обращает внимание, что он точно также в одежде, и только когда почти выхаркивает свои лёгкие, хрипло произносит.
— холодновато вроде для купания, — стучит по спине, облизывая и без того влажные губы. — что, не мог другой день для суицида выбрать? — хмурится, моргает часто, стряхивая с ресниц капли, и добавляет не то, чтобы недовольно, скорее разочаровано: — если надумал топиться, то хоть плыви не горизонательно, а вниз, — и, не дожидаясь ответа, за воротник выдёргивает человека лицом из воды. расстроилась, конечно. даже утопиться спокойно не дают, не говоря уж о том, что делать этого не умеют. — вот так, — не позволяет набрать ни себе, ни ему воздуха, хватает за грудки и на себя тянет, вместе погружая их под воду. на этот раз как нужно.

Отредактировано Rusalka (2022-01-22 16:47:34)